Все отделения “Альянса Защитников Животных” уникальны, и у каждого свои сильные стороны. Но калининградская ячейка под руководством Ирины Лангинен всегда отличалась целым рядом особых качеств, среди которых ярко выделялись бесстрашие, упорство и готовность жертвовать собой ради животных столько, сколько потребуется. Мы решили расспросить Ирину о том, чем обусловлен этот сложившийся образ, и как живет самая западная частичка Альянса.
Интернет изобилует историями спасений животных, которые провели вы и ваши соратницы в регионе. С чего эти практики начались лично для вас?
Животные и забота о них в моей жизни были всегда. В глубоком детстве подбирала котят. В более зрелом возрасте спасений стало больше. Подбираешь собаку, пытаешься пристроить. Если не получается, оставляешь себе. Более плотно это началось году в 2018-ом, когда я начала активно пользоваться социальными сетями и соответственно чаще узнавать о животных в трудных обстоятельствах и о людях, которые им помогают. Переломный момент произошел, когда я впервые попала в приют “Славянское”. Кстати, я и сейчас даю интервью, находясь в ветклинике “Славянское”. Тогда это был приют на 230 собак примерно. Я своими глазами увидела огромное число собак, которым явно не хватало внимания, отчего все они были на взводе, отчаянно лаяли. На следующий день я заехала в магазин и взяла им еды. Потом привезла беременную собаку: люди в соцсетях жаловались, что она живет на автобусной остановке и вот-вот принесет приплод. Граждане очень переживали о том, что им дальше делать. Я недоумевала от того, насколько люди беспомощные, не в состоянии сами поймать беременную самку.
Я построила на территории приюта будку, сама отловила собаку и привезла туда. С этого началась моя более осознанная забота о животных. Позднее приют сильно разросся, в нем по регламенту сделали хороший ремонт. Потом постепенно открыли ветклинику, в которой я в данный момент нахожусь. Затем открыли барахолку, что позволило приюту немного улучшить финансовое положение. Это частный приют, и в нем, конечно, есть свои недочеты, ведь все учесть невозможно, но в целом он отлично работает. Когда я попала сюда в 2018 году, приют уже выполнял программу ОСВВ. С 2016 года существовала соответствующая организация, которая носила название “Право на жизнь”. Через полгода после того, как эту НКО уговорили помочь с животными в преддверии Чемпионата мира, ее отблагодарили как следует: она стала фигурантом уголовного дела — о якобы нецелевом расходовании средств. Для девчонок это стало настоящим шоком…
Что именно тогда произошло?
Девчонки из “Право на жизнь” вышли на отлов. Тогда проходил Чемпионат мира по футболу, и властям очень нужно было убрать с улиц бездомных собак. Через два месяца разразился скандал. Все это происходило на моих глазах, и я ручаюсь, что никакой нецелевки, разумеется, не было. Собственно, все делалось совершенно открыто, прозрачно, любой волонтер мог проверить, куда идут деньги. Однако суд идет уже четвертый год, дело бесконечно отправляют на доследование, а потом оно приходит назад. Органы ничего не могут поделать: доказать факт совершения преступления они не в состоянии, поскольку его не было, а платить неустойку за дело, заведенное без оснований, не хотят. Так что это процесс бесконечный. Компетентные органы попросту отказываются верить в то, что была проделана настолько масштабная работа, когда человек мог прийти с улицы, чтобы стерилизовать собаку по программе ОСВВ. Они удивляются, как работу можно было провести с таким размахом, имея всего двух отловщиков. А объяснение простое: мы делали то, что местные власти делать не умели — проводили полноценную работу с населением. Люди сами были заинтересованы в том, чтобы приводить собак на стерилизацию, дабы у них в районе эти собаки не плодились. Поток волонтеров был колоссальный, и все видели, как кто-то оставлял собаку дней на пять после операции, потом забирал ее на передержку. Велась поистине сумасшедшая круглосуточная работа, свидетелем которой была лично я.
Этот случай — далеко не единственный пример вашего войны с местными властями. История вашего противостояния с муниципальным приютом облетела всю страну. Что там все-таки случилось?
Когда был создан институт общественных инспекторов, и мы получили эти корочки, персонал приюта сразу же начал препятствовать нашим визитам. Это было в 2019 году, когда приют получил полномочия по стерилизации в рамках программы ОСВВ. Волонтеры туда сразу повалили. Руководство приюта не знало, что с ними делать. Ведь волонтеры много видят, много слышат и могут пожаловаться куда следует, поэтому начальство не знало, что с ними делать и как сократить этот поток. Они начали вводить ограничения: “этого не пустим”, “а вам туда нельзя” и так далее. Я приехала летом того года и увидела что-то в собачьей миске. Я думала, собаку вырвало. Понесла миску показать директору приюта, а он говорит: “Это такой корм. Экспериментальный”. В миске лежало какое-то месиво из рыбы, костей и пропаренной пшеницы. Что-то непонятное зеленого цвета. Я спрашиваю: “Вы своей домашней собаке такое дадите есть?” Он отвечает: “Нет, но у нас здесь много животных, и нам надо их чем-то кормить”. Я говорю: “Вам 39 миллионов рублей выделено из бюджета, и вы считаете, что этим можно кормить животных?” В общем, произошел большой конфликт. Потом их начала консультировать ветеринария, но меня на территорию пускать не желали. Дошло до того, что персонал натравил на меня какую-то не очень адекватную волонтерку, которая меня толкала в спину; словом, назревало уже вполне физическое противостояние. Знаете, встречаются такие эмоционально неустойчивые люди. Вот такого человека на меня науськал один из хозработников, а потом стоял и улыбался. В итоге конфликт дошел до суда. Недопуск меня и других волонтеров в приют не мог закончиться ничем иным. Мы выиграли тот суд, а спустя три дня директор издал новые правила посещения приюта — только три дня в неделю по 2 часа в день, и пропускается всего 10 человек в сутки. И когда я звонила, чтобы записаться, мне естественно отказывали на том основании, что, дескать, таблица посещений заполнена. Но это было чистой воды враньем. А нарушений там имелась масса. Чего стоили одни только беременные собаки с бирками “ОСВВ”, на которых имелась маркировка “Ц” — то есть, “Центр безнадзорных животных”! Причем собаки на тот момент были чипированы, и когда я писала заявления, я указывала номер чипа, совпадавший с регистрационным номером собаки, которая помещалась в ЦБЖ и якобы была стерилизована. Недавно мы выиграли очередной суд по недопуску нас в приют и уже знаем, что Минсельхоз этот иск снова опротестует — осталось пять дней, ждем. Так или иначе, правда на нашей стороне, поэтому я уверена на сто процентов, что в конечном счете мы победим.
Существует какая-то калининградская специфика? Все-таки регион очень необычный и изолированный от остальной части России.
Да, специфика есть, и она заключается как раз в том, что мы оторваны от остальной страны. В первую очередь, это означает, что наши животные — только наши, и если мы позаботимся о них, то новых нам никто не подбросит, поскольку вокруг нас другие государства. Кроме того, Калининградская область — это маленький регион, от других отделенный, и без панибратства, к сожалению, тут не обходится, потому что каждый кому-то что-то должен, и дальше прокуратуры заявления никак не доходят. Люди устраиваются на работу в тот же Центр безнадзорных животных, и если у них нормальная психика, то у них есть понимание того, что с животными так обращаться нельзя, они видят, что происходит, но сделать ничего не могут и в итоге увольняются, потому что выгорают: они ведь дают подписку о неразглашении с самого начала. Но слухи все равно курсируют, поэтому мы достоверно знаем о том, что происходит, просто фактов на руках у нас нет. А когда они есть, то пробить эту стену бывает очень непросто, даже если речь идет о фактах откровенной жестокости к животным.
Минсельхоз даже в таких случаях пытается мешать?
Постоянно. Этим летом был страшный случай, на море, в Пионерске. Мужчина оставил двух собак в закрытой машине на 30-градусной жаре, а сам пошел на пляж. Представляете, в какой адской сауне оказались животные, да еще и без воды! Явился участковый и очень долго отказывался дать разрешение на вскрытие машины, это ведь чужое имущество. И животные, с точки зрения закона, это тоже имущество. Когда машину все-таки вскрыли, это был ужас. Там валялись грязные тряпки, скисшая еда… В итоге одна из собак умерла, вторую удалось спасти. Ей потом нашли хорошую семью. И вот буквально вчера я снова ездила в Пионерск, но это непробиваемая стена: осужденному оформили административку и оштрафовали на пять тысяч рублей, а я им говорю: “Это же явная уголовка!”. И вот такое постоянно происходит. Это ведь жестокость в чистом виде. А власти наотрез отказываются понять простой факт: то, что касается животных, в итоге коснется и человека.
У вашего отделения АЗЖ не зря даже внутри Альянса репутация отчаянных, бесстрашных бойцов. Как это получилось: такие люди изначально подобрались или локальные сражения вас закалили по пути?
Есть пара моментов. Во-первых, так сложилось, что мужчин у нас нет. Во-вторых, почти все наши активистки, как правило, сами держат приюты. Это и Марина Горлачева, под управлением которой работает кров для животных “Преданная душа”. Это и Аня Игнатенко, у которой кошачий приют “Бездомыши” в Чкаловске. У Юли Супруновой приют “Про 100 Кот”. Господи, сейчас всех активисток и не перечислишь, но смысл в том, что в нашей ячейке АЗЖ заняты люди, которые сами по себе занимаются помощью животным. И мы все-таки стараемся бороться законными методами. Вот недавно у нас появился хороший партнер, новая организация под названием “Легион”. Она занимается защитой животных от жестокого обращения, но главную свою задачу видит, прежде всего, в обучении волонтеров по различным дисциплинам, будь то ветеринария, кинология или анатомия, например.
А что изменилось в регионе с приходом АЗЖ?
Альянс у нас вообще давно функционировал, но на акции собираться нам сложно, потому что, как я уже упомянула, у всех свои хвосты на попечении, плюс текучка по другим вопросам, как видите, идет непрерывно. Но в какой-то момент случилось так, что в Центр безнадзорных животных (ЦБЖ) пришли человек тридцать волонтеров на серьезный разговор с директором центра Новоковским. Этот разговор много раз откладывался. Там были не только требования и претензии, типа “Пустите нас к животным!”, но и конструктивные предложения, но директор ЦБЖ Новаковский на тот момент был человеком неподготовленным и нашим словам не внял. И тогда волонтеры сказали “У нас же есть организация, отстаивающая интересы животных — это Альянс”. В то время председательницей отделения была Марина Горлачева, но она не успевала этим заниматься, потому что была целиком в приюте. И тогда волонтеры сказали: “Ирина, давай становись председателем!”. Так сформировалась инициативная группа под эгидой Альянса, которая непосредственно по ЦБЖ работала. Понятно же, что ситуация с животными не изменится, пока зоозащитники ее не возьмут в свои руки, а как взять, когда на каждом шагу препятствия? Остается только бороться. Вот, например, Наталья Юрьевна Галяс из “Права на жизнь” написала концепцию по обращению с животными на территории Калининградской области, взяв за основу питерский текст. Волонтеры эту концепцию одобрили. Мы предложили ее Законодательному собранию. Ветеринарное управление ее отклонило, сказав, что она слишком сырая, несмотря на то, что аналог этой концепции приняли в Петербурге. Они взяли ее на доработку и естественно добавили в текст пункт об умерщвлении агрессивных животных, но мы же понимаем, что под этот пункт можно практически любую собаку подвести. И людей не волнует, что у нас убийство безнадзорных животных запрещено законодательно. В общем, борьба продолжается.
Чем еще занимается АЗЖ в регионе?
Ну, вот отлов бездомных животных у нас проходит под эгидой Альянса, написание заявлений в различные инстанции и вообще вся бумажная волокита: Аня Игнатенко и Юля Супрунова очень здорово эту работу проводят.
А какими-то еще животными, кроме безнадзорных, ваше отделение АЗЖ занимается? Например, цирками или зоопарками?
У нас в организации была Галина Серых. Они вместе с мужем в итоге вышли из организации, но продолжают работу именно по циркам и частным зоопаркам. Мы видим, что там старые клетки и вольеры. Где-то плохой забор, и местные жители жалуются, что собака с биркой по зоопарку бегает, например.
Как вы считаете, защита животных и политика — это совместимо?
А почему нет, если у человека за животных душа болит и при этом есть способности к политической деятельности? Я думаю, животным от этого только польза. Мы сейчас активно сотрудничаем с местным депутатом Анатолием Калиной. Он — директор национального парка “Куршская коса”. Я недавно ездила смотреть, как там все устроено, в каких условиях содержатся животные. Они там, в частности, ведут учет перелетных птиц. Все это очень интересно, особенно здесь. Мы же, как уже было сказано, от остальной России оторваны, и у нас тут своя атмосфера. Бывали, например, такие случаи, когда собака ушла за границу и вернулась через два года с желтой биркой. Ушла пожить в городе Мальборк на севере Польши, а потом вернулась. Такая вот нелегальная миграция.
По вашим ощущениям, ситуация с животными в государстве и обществе в целом меняется? Если да, то в какую сторону?
Безусловно, мы движемся в верном направлении, просто маленькими шагами и медленно. Не без ошибок, не без сложностей, но движемся. Если говорить глобально, то, конечно, у властей нет никакого желания сотрудничать, а уровень образования людей относительно животных в целом очень низкий. Образование — это вообще один из ключевых моментов, в первую очередь для волонтеров. Ну, вы знаете, как это бывает. Многим защитникам животных с людьми общаться вообще сложно, у них только с животными хорошо получается. Однако мы живем в мире, где заправляют люди, и должны учиться воздействовать в первую очередь на них. На индивидуальном и на коллективном уровне. Ведь именно этим мы в конечном счете и занимаемся: меняем людей через любовь к животным.